Новый удар для самолюбия молодого Бальзака, но он перенес его с удивительным мужеством. «Это значит только, что я не способен писать трагедии, – сказал он, – ну, я буду писать что-нибудь другое!» – и он собирался вернуться в свою мансарду. Этому воспротивилась мать. За 15 месяцев парижской жизни Оноре до того исхудал и побледнел, что она не захотела подвергать здоровье его новому испытанию. Пусть он пишет, если решительно не хочет делать ничего другого, но пусть живет в семье, сытно ест, не страдает от материальных лишений. Бальзак покорился и этому, как раньше покорялся своему парижскому изгнанию, и немедленно взялся снова за перо. Он оставил на время всякие попытки писать драмы и решил сосредоточить свои силы на романе. В доме отца он был вполне обеспечен в материальном отношении, но далеко не пользовался той свободой и тем покоем, как в своей бедной мансарде. Семья была большая, во главе ее стояла хлопотливая хозяйка, и при своем живом, отзывчивом характере он не мог не принимать участия во всех мелких и крупных событиях домашней жизни. Нравственная и материальная зависимость от семьи сильно угнетала его, оскорбляла его самолюбие. Особенно тяжело ему стало после свадьбы Лауры, которая вышла замуж за инженера Сюрвиля и уехала со своим мужем в Байе. Единственное средство выбиться на волю, завоевать себе уважение и обеспеченность он видел в литературной работе и предавался ей с лихорадочным жаром.
В 1822 году вышел в свет его первый роман «L'Héritière de Birague» . Роман этот, наполненный мелодраматическими сценами и невероятными сцеплениями обстоятельств, не выдерживает никакой критики. Сам автор, сознавая его недостатки, подписал его псевдонимом и не решился даже послать сестре экземпляр. Это не уменьшало, однако, его энергии; почти одновременно с первым романом он написал второй, а затем – третий; оба были столь же плохи и появились в печати под тем же псевдонимом, как и первый. Насколько Бальзак сознавал всю неприятность и унизительность такой спешной, ремесленной литературной работы, видно из его писем к сестре, с которой он был по-прежнему вполне откровенен и искренен.
«Я должен писать, писать каждый день, – говорит он ей, – чтобы завоевать себе самостоятельность, которой меня лишают! Я пытаюсь пробиться на свободу романами, и какими романами! Ах, Лаура, какое крушение всех моих надежд на славу! Если бы у меня был верный доход в 1500 франков, я мог бы работать для славы, но такого рода работы требуют времени, а мне нечем жить. И мне остается лишь это постыдное средство для приобретения независимости! Если я не начну теперь же зарабатывать деньги, на сцену снова выступит призрак места, не нотариуса, правда, так как Т. умер, но я знаю, что М. под сурдинкой ищет мне другую должность, – что за ужасный человек! Считайте меня мертвым, если я попаду под этот гасильник, если я превращусь в манежную лошадь, которая проходит свои 30, 40 кругов в час, ест, пьет, спит в определенные минуты. Неужели можно назвать жизнью это машинальное и постоянное вращение около одних и тех же предметов?»
В следующем письме, сообщая о выходе в свет своего третьего и четвертого романов, Бальзак замечает:
«Посылаю тебе два моих новых сочинения, они еще очень плохи и, в особенности, мало литературны. Ты найдешь в одном из них несколько довольно смешных шуток, некоторое подобие характеров, но план их никуда не годится. К сожалению, завеса спадает с глаз только после напечатания, когда об исправлениях нечего и думать, они обойдутся дороже, чем вся книга. Единственное достоинство этих двух романов, дорогая моя, это – та тысяча франков, которую мне за них дали, дали, впрочем, не наличными деньгами, а расписками на долгие сроки. Во всяком случае, я начинаю чувствовать и понимать свои силы. Я сознаю, к чему я способен, и должен жертвовать цвет своих идей на такие бездарные произведения! От этого можно заплакать!»
«И если бы кто-нибудь чем-нибудь скрасил мое холодное существование! – жалуется он в другом письме. – Я не вижу цветов жизни, а между тем для других в мои года они цветут. Зачем мне будет богатство и наслаждения, когда моя молодость пройдет? К чему актерский костюм, когда не приходится больше играть на сцене? Старик – это человек, который пообедал и смотрит, как едят другие, а я молод, и моя тарелка пуста, и я голоден! Лаура, Лаура! У меня всего два единственных, но громадных желания: быть знаменитым и быть любимым! Исполнятся ли они когда-нибудь?»
Второе из желаний романиста, по-видимому, вскоре исполнилось: именно в это время он познакомился с женщиной, которая была для него в течение нескольких лет более чем другом. В Вальпаризи, по соседству с семейством Бальзака, жил г-н де Берни с молодой женой и детьми. Близкое соседство повело к знакомству и к дружественным отношениям. Г-н де Берни был гораздо старше жены и отличался раздражительным, нетерпеливым характером. Согласие в семье поддерживалось только благодаря г-же де Берни, относившейся к мужу с необыкновенной кротостью и покорностью. Эта была в высшей степени симпатичная женщина, не красавица, но очень привлекательной наружности, с любящим сердцем и живым воображением. Ее старший сын был одних лет с младшим братом Бальзака, и Оноре давал уроки обоим мальчикам. Эти занятия сблизили молодого человека с семьею его ученика. Он часто бывал у них в доме, играл в карты с г-ном де Берни, терпеливо переносил его раздражительность и так пленил его своим открытым, веселым нравом, что тот и не думал ревновать его к жене, которая притом была на несколько лет старше его. Г-жа де Берни принимала живое участие в судьбе и литературных успехах молодого человека. Как женщина образованная, одаренная вкусом и литературным чутьем, она часто давала ему советы, делала предостережения и критические замечания. Откровенный, даже слишком болтливый по поводу своих литературных произведений и своих денежных дел, Бальзак был в высшей степени скромен касательно своих отношений с женщинами. Никто, кроме его домашних, ничего не знал о его дружбе с г-жою де Берни, но и они не могли наверняка сказать, перешла ли дружба эта в настоящую любовь. В своих письмах Бальзак упоминает о ней не только с нежностью и благодарностью, но даже с каким-то благоговением. Получив известие о ее болезни в 1836 году, он пишет матери: